не замечал этого. Новые стихотворения вдохновлены его впечатлениями от нового века, рождающегося на глазах. Сами темы и образы показывают интерес к новому — к радио, к железной дороге, вокзалу, самолету и т. д.
Грозовые тучи в небе Европы и на Дальнем Востоке, использование авиации в военных целях вызвали в поэте тревогу. В стихотворении "Человек-птица" он пишет о самолете как о посланце войны, захватившем пространство, предоставленное ранее одним птицам.
…услышь мольбы смятенной земли, —
Сделай так, чтоб леса и птиц голоса
Свой прежний смысл обрели[113] —
так заканчивается стихотворение.
Отдыхая в кресле в гималайском городке Мангпу, наслаждаясь утренней свежестью, он зачарован музыкой, которая донеслась к нему по радио из-за дальних морей: "чужеземная девушка поет чужеземным голосом". Музыка преодолела горы, реки и моря, для поэта, который всегда оставался романтиком, она словно "Мегхадута" — "Облако-вестник" Калидасы, доносит мольбу истомленного любовью сердца.
В это время в Европе разразилась война. Мировая война 1914 года призвала его на международную арену с воззванием о мире. Он долгое время верил, что в христианском мире окажется достаточно мудрости, чтобы не допустить повторения трагедии. Теперь его ждало горькое разочарование, которое выразилось в резких, обличительных стихах, написанных в день рождества 1939 года.
Те, кто ударил его однажды
от имени своих правителей,
вновь родились в нынешнем веке.
Они собираются в своих молельных домах
в благочестивом одеянии,
они зовут своих солдат.
"Убей, убей", — кричат они;
с грохотом смешивается
музыка их гимнов,
тогда как Сын Человека
в предсмертной агонии молит:
"О боже, отринь, отринь подальше
эту чашу, наполненную горчайшим из ядов".
15. Последний путь
В феврале 1940 года Махатма Ганди и его жена Кастурбай навестили поэта в Шантиникетоне — это была последняя встреча подвижника и поэта. Тагор устроил прием в их честь в красивой манговой роще Шантиникетона и в приветственной речи отдал дань уважения человеку, о котором он ранее писал как о "великой душе в лохмотьях нищего". "Несмотря на то, — отвечал на приветствие Махатма, — что я называю этот визит паломничеством… я здесь не чужой. Я чувствую, словно пришел к себе домой… Я получил благословение Гуру-дева, и мое сердце переполнено счастьем". Перед отъездом Ганди Тагор вручил ему письмо, в котором просил оказывать помощь университету Вишвабхарати: "Примите это учреждение под свою защиту, дав ему гарантию благополучия на будущее, если Вы считаете его национальным достоянием. Вишвабхарати — корабль, который везет груз самых ценных сокровищ моей жизни, и я надеюсь, что он может претендовать на особую заботу со стороны моих соотечественников".
Махатма ответил с присущей ему благородной скромностью. "Кто я такой, чтобы принимать это учреждение под свое покровительство? — писал он. — Оно сделано не напоказ. Гурудев делает дело всего мира, ибо он истинный сын своей нации. Поэтому все его создания международны, и Вишвабхарати — самое лучшее из них. У меня нет никаких сомнений, что Гурудев заслуживает того, чтобы быть избавленным от всех забот о финансах. В своем ответе на его трогательное обращение я пообещал со своей стороны всю помощь, какую я только могу дать. Эта записка есть начало моих усилий". Нет нужды говорить, что Махатма сдержал свое слово. После его смерти национальное правительство свободной Индии приняло на себя всю финансовую ответственность за существование Вишвабхарати как государственного университета. Впоследствии его президентом стал Джавахарлал Неру, который в известном смысле сочетал в своей личности черты обоих этих великих людей.
5 апреля поэт перенес тяжелую утрату — смерть своего преданного друга Ч.Ф. Эндрюса. Тагор признавался ранее, что не испытывает никакого предубеждения к англичанам хотя бы по той причине, что Эндрюс — один из них. "Чарли Эндрюс, — писал Махатма Ганди, — был одним из величайших и лучших англичан. Он был хорошим сыном Англии и потому стал таким же хорошим сыном Индии".
Как и в прежние годы, поэт провел часть лета в Мангпу и Калимпонге. В Мангпу его застало известие о новой потере — последней тяжелой потере, которую пришлось ему перенести в жизни. Его любимый племянник Шурендронат скончался в Калькутте. Шурен и Индира — дети его старшего брата Шотендроната, ставшие его друзьями еще со времен первой поездки в Англию более шестидесяти лет назад. Дружба эта сохранилась на всю жизнь. Получив печальное известие, Тагор просидел весь день неподвижно, не произнося ни слова. Тяжелые переживания вылились в кратком и сильном стихотворении. Смерть Эндрюса и смерть Шурендроната напомнили ему, что скоро придет и его срок. Поэт описывает себя сидящим на берегу реки в ожидании прибытия парома, который должен переправить его на другой берег. В сознании его звучат слова: "Он уже недалек, недалек".
В маленькой горной деревушке Мангпу в величественной простоте встретил Тагор день своего восьмидесятилетия. Утром поздравить поэта пришел старый буддийский монах-непалец. А вечером хозяйка дома, в котором гостил Тагор, пригласила местных жителей на ужин. Они принесли с собой охапки цветов. Этот жест признательности безграмотных бедняков, никогда не читавших ни строчки его стихов, глубоко взволновал поэта. Размышления его о тайне, о чуде бытия отразились в стихотворении, написанном в тот же день:
Я вступаю в восьмидесятый год своей жизни,
а ум мой поражен изумлением:
миллионы и миллионы светил
наполняют светом бесконечное пространство,
мчась с немыслимой скоростью, —
и вот под этим непостижимым, бесконечным,
небесным сводом
я внезапно возник,
как мгновенная искра священного огня
бесконечного творения.
Он описывает зарождение жизни в лоне вод Мирового океана, постепенное развитие человеческого сознания и драму человеческого разума на мировой сцене.
Я тоже один из ее персонажей,
готовый сыграть свою роль.
Я помог поднять занавес,
и это великое чудо.
Благословенна эта земля, смертный удел
человеческой души,
она окутана небесами, наполненными ветром и светом,
она несет моря, горы и недра — какая же великая
цель направила ее
в путь вокруг солнца?
Связанный с нею таинственной нитью,
я пришел сюда восемьдесят лет назад
и через несколько лет уйду прочь.
Увы, не несколько лет, а лишь несколько месяцев оставалось ему пробыть на этой земле.
Это были дни, когда нацистские орды терзали Европу,